Гости незваные - Страница 25

– Но тогда ваш образ немножко недоработан, – заметил лаборант, – я имею в виду анекдоты про Найденова. Рассказывают же, и не так чтобы редко, но случаев, чтобы кого-то за это посадили, нет.

– Почему же недоработан? Канцлер, конечно, тиран и душитель демократических свобод, но в чувстве юмора ему никто не отказывает и комплексом неполноценности он не страдает. Ему на всякую болтовню в общем-то начхать, так что все вполне в этот образ укладывается. Тем более что анекдоты вещь довольно полезная. Во-первых, половину из них придумывают в моем информбюро. Талантливо сочиненный и к месту запущенный анекдот по эффективности не уступает пропагандистской кампании в прессе, а уж если это делать в комплексе, то и тем более. Потом есть так называемые тестовые – это когда по скорости распространения и популярности анекдота можно судить о настроениях в обществе. Ну, а насчет посадок… По-моему, когда органы вместо работы начинают заниматься подобной ерундой, то это говорит сразу о двух вещах. Первая – у них недопустимо упал профессиональный уровень, если не могут справиться с ситуацией не силовыми методами. И второе, обычно тесно связанное с первым, означает, что численность личного состава там недопустимо завышена, давно пора было разогнать лишних.

– Ладно, одну половину сочиняет ваше информбюро. А вторую кто? Недовольные.

– Разумеется, но не сажать же их за это? Общества без недовольных не бывает. К тому же сочиненное по велению души и от избытка юмора – оно редко носит чисто деструктивный характер. А вот случаи, когда сочинительство происходит за деньги, уже подлежат силовому пресечению. Но опять же не за анекдоты, а за те самые деньги или еще за что-нибудь. Как правило, безгрешные люди таким не занимаются, так что выбор есть.

– Машина к полету готова, – прервал воспоминания лаборанта дежурный механик. Саша занес было ногу, чтобы лезть в кабину, но вспомнил недавнюю выволочку от Георгия Андреевича и, вздохнув, приступил к так называемой молитве – то есть обязательной перед каждым полетом проверке по утвержденным пунктам.

Шасси. Дренажный кран нижнего цилиндра. Рули горизонтальные и вертикальные. Элероны. Натяжение крепежных тросов. Зарядка аккумулятора, визуальный контроль наличия бензина и масла и отсутствия их протечек.

На все ушло минут пять, и Александр, включив рацию, запросил у КДП разрешение на взлет.

– Можно, – послышалось в наушниках.

Лаборант перекинул вниз тумблер зажигания, пару раз качнул рычажок подсоса и нажал кнопку стартера. Никаких «контакт! есть контакт!» тут не требовалось. Ровно затарахтел движок.

После короткого разбега самолетик поднялся в воздух и, резво набирая высоту, взял курс на Гатчину.

В полете Александр задумался – сообщать ли Георгию Андреевичу о письме, пришедшем от Кисина? Наверняка ведь его спецслужбы в курсе, а скорее всего канцлер прочитал это творение раньше лаборанта. Но, пожалуй, не помешает все-таки из диспетчерской позвонить в секретариат и сказать, что такое письмо получено. В конце концов, Виктор Иванович в нем спрашивал, что нужно сделать, дабы побыстрее попасть на прием к канцлеру. Так почему бы и не выяснить это у самого Найденова?

– Борт сорок три двадцать? – раздался в наушниках голос гатчинского диспетчера. – Заходите по седьмому коридору, посадка на полосе четыре-дубль.

– Понял, спасибо, – ответил Александр и, немного прибрав газ, двинул ручку от себя.

Сдав самолет аэродромной команде, лаборант позвонил в секретариат.

– Ждите, переключаем на кабинет, – последовал ответ, и вскоре в трубке раздался голос Георгия Андреевича:

– Прилетели на выходные? Вот и замечательно, тут Капица с Фельдманом уже почти закончили работу на ВЦ. В понедельник или вторник все вместе сядем утверждать программу экспериментов, а пока гуляйте. Если интересно, можете приехать ко мне часов в десять вечера, я сегодня ужинаю у себя, а не в Зимнем. Заодно и прикинем, что вам ответить нашему общему знакомому.

Из диспетчерской лаборант отправился на автостоянку, где его ждала «Чайка», и вскоре был на квартире, которую он снимал в Гатчине. Прошелся по пустым комнатам, хмыкнул, глянул на часы и решил, что до ужина с канцлером он, пожалуй, успеет съездить в Питер и выполнить запланированные культурные мероприятия – пообедать у Донона, зря, что ли, столько читал про этот ресторан в исторических романах, после чего посмотреть в Александринском театре «Три сестры».

Ресторан лаборанта не удивил ничем, а вот театр понравился. Во-первых, снаружи он оказался очень похож на Большой, во-вторых, там замечательно играл чем-то похожий на Моргунова актер Давыдов, а в третьих, удалось познакомиться с довольно интересной девушкой, бестужевской курсисткой Наташей, которую он после спектакля подвез домой на машине. Правда, вместе с матерью, так что никакого продолжения сегодня не последовало, но в том, что оно будет, Саша не сомневался. Однако теперь, хоть и неудобно, но придется снова спрашивать у Найденова, не из ДОМа ли его новая знакомая. После событий лета прошлого года у лаборанта образовалось нечто вроде фобии – в каждом встречном лице противоположного пола ему мерещилась агентесса. Но канцлер, узнав об этом, пообещал честно прояснять данный вопрос пять раз в год, и в текущем тысяча девятьсот пятнадцатом у лаборанта оставалось еще три неиспользованных раза.

– Вроде не из ДОМа, – усмехнулся канцлер, услышав вопрос Александра, – но точно смогу сказать завтра. Присаживайтесь, надеюсь, вам у Донона аппетит окончательно не отбило? И поделитесь впечатлениями о театре, а то, стыдно сказать, сам я был только в Мариинском, да и то с целью посмотреть, как там пляшет наша подопечная Кшесинская. Кстати, очень даже ничего, если интересуетесь, сходите, не пожалеете. А почему мне интересно ваше мнение про «Три сестры»? Хм, отчего бы и не рассказать. Тут все три величества, включая и мою собственную супругу, иногда любят пройтись по плебейским вкусам канцлера Найденова. И пиво-то он воблой закусывает, и в вопросах театральной жизни дуб дубом, и художников называет малярами, не говоря уж про поэтов. Поэтому полезно иногда блеснуть эрудицией, но не специально же тащиться в театр для этого! А ваше мнение мне ценно потому, что оно исходит от человека, выросшего в СССР и еще сохранившего взгляд конца двадцатого века.